«Хад Гадья» без Бога
К образу белой козочки Каплан возвращался на протяжении всей жизни, как и Шагал. Козочка появляется и в его зарисовках родного Рогачева, и во многих поздних иллюстрациях, и на обложке «Хад Гадья».
Над этим циклом по мотивам известной песни из пасхальной Агады художник работал с 1957 по 1961 год. «Хад Гадья» — необычная и завораживающая песня, в которой затронута тема расплаты и отмщения. Несмотря на ее кажущуюся простоту, существует множество интерпретаций песни, так или иначе связывающих ее с историей еврейского народа.
Может показаться странным, но в своих иллюстрациях Каплан пропускает две строфы после строчки «Пришёл вол, выпил ручеёк» — про шохета (еврейского мясника), пускающего вола под нож, и про смерть, в свою очередь настигшую мясника. В финальной же строфе художник меняет текст: вместо «Отнимет Бог у смерти меч» пишет «Пришел мужик, запряг вола».
В немецком издании 1981 года редактор поясняет, что слова были изменены, чтобы подчеркнуть «призыв рабочих и крестьян к миру». «Иллюстрации Каплана, — продолжает он, — демонстрируют цепную реакцию насилия, которую останавливает простой крестьянин, мирный труженик, стремящийся к мировой гармонии».
Но в действительности этот пропуск, вероятно, имел иное объяснение. Каплан сам был сыном и внуком еврейских мясников; его семью уничтожили нацисты. Он не хотел изображать евреев-мясников убийцами или убитыми. В его мире и так было достаточно насильственных смертей.
Что же до последней строфы, где вместо Бога говорится о человеке, то это скорее всего связано с условиями, в которых жил и работал художник. Неслучайно в предисловии к каплановскому сборнику литографий «Тевье-молочник» 1961 года Илья Эренбург даже не использует слово «еврей», чтобы не дать цензорам повода вмешаться в публикацию. В этом контексте стремление Каплана избежать упоминания о Боге кажется абсолютно понятным.
В иллюстрациях к «Хад Гадья» Каплан использует буквы еврейского алфавита, а также рисунки коз, львов, птиц и других животных, восходящие к образцам с еврейских надгробий. Эти изображения обычно символизировали жизнь после смерти. Вынужденно пользуясь эзоповым языком, он, тем не менее, нашел возможность в цикле литографий «Хад Гадья» рассказать о божественном.
